Искатели женьшеня в прошлом и настоящем

сключительные целебные свойства женьшеня не только повлекли за собой рождение легенд о его происхождении; жизнь искателей женьшеня тоже стала предметом для красочных описаний. Внешне романтичная и привлекательная, особенно с позиции наших дней, она на самом деле была полна трудностей и лишений. Китайские корневщики часто ходили в тайгу без всякого оружия, считая, что только честный и искренний человек сможет отыскать желанный корень. Не раз они подвергались нападениям со стороны диких зверей и лесных разбойников - хунхузов, страдали от холода и голода, наводнений и других стихийных бедствий. Вот как описывает китайца - искателя женьшеня Н.А. Байков (1926): “Большей частью это бездомные люди, выходцы из внутренних провинций Китая, или аборигены края, ушедшие в горы и леса и посвятившие себя этому промыслу под влиянием внешних неблагоприятных условий жизни. Многие из них занимаются этим делом почти всю свою жизнь, с юношеских лет до глубокой старости. Отличительными признаками этих искателей является промазанный передник для защиты одежды от росы, длинная палка для разгребания листвы и травы под ногами, деревянный браслет на левой руке и барсучья шкурка, привязанная сзади на поясе. Шкурка эта позволяет садиться на землю и на бурелом, поросший сырым мхом, без опасения промочить одежду. На голове обыкновенно они носят конусообразную берестяную шляпу, укрепленную на подбородке ремешком; на ногах - улы из просмоленной свиной кожи. Среди толпы китайцев, рабочих и поселян, искателя женьшеня всегда можно узнать по этим признакам; кроме того, выдает его ремесло его особенный, блуждающий, опущенный книзу взгляд. Полная лишений и смертельных опасностей жизнь в далеких дремучих лесах и диких горах накладывает на этих людей особый отпечаток аскетизма и подвижничества. Весь вид искателя “корня жизни” говорит об отречении от мира сего, его суеты, радостей и горя. Ему чужды наши желания и непонятно наше миросозерцание. Это - человек, превратившийся в особое существо, с хитростью и умом китайца, чутьем волка, глазом сокола, ухом зайца и ловкостью тигра. Человек и зверь соединились в нем, но зверь не заглушил человека. В его душе сохранились и развились поэтические струны любителя природы и прирожденного лесного бродяги. Весь мир его заключается в тайге. Здесь провел он свою долгую скитальческую жизнь в непрестанной борьбе с природой, здесь сосредоточена вся цель его жизни - добывание денег. Ведя жизнь, полную поэзии и общения с природой, этот лесной бродяга спокойно и фатально смотрит на смерть, часто угрожающую ему во всех видах. Как истый сын востока, верящий в рок и предопределение, суеверный до мозга костей, он безропотно и безмолвно несет свой крест подвижничества и суровых лишений, не стремясь к улучшению условий своей жизни. Ежегодно, с начала июня, искатели женьшеня отправляются в тайгу за драгоценным корнем. Идут они в одиночку, редко вдвоем, без всякого оружия, с одной только молитвой и с твердой верой, что духи гор и лесов окажут им помощь в трудном деле... Во время поисков и скитания по тайге искатель корня не имеет определенного места жительства. Там, где застала его ночь, он устраивается на ночлег. В дождь и непогоду он ночует обыкновенно в пещерах и под навесами скал, в хребтах гор; если же ночь застала его в лесу, он делает себе навес из коры кедра. Большую же часть ночей проводит под открытым небом, прикорнув у костра под сенью вековой ели, на своей изношенной барсучьей шкурке... Как только подуют осенние холодные, сухие северо-западные ветры, ...счастливый обладатель драгоценного корня спешит поскорее выйти из тайги в населенное место. Опасности дикого первобытного леса остались позади; но еще большая опасность поджидает его впереди. Где-нибудь там, где ущелье имеет вид горной трещины, и таежная тропка вьется по камням быстрой речки, его караулит хищный грабитель с винтовкой в руках. Как молния блеснула струйка огня на фоне зарослей, гулко раскатился по горам и далеким падям звук выстрела, и несчастный искатель женьшеня подался вперед, взмахнул руками и грузно опустился на тропу.”
Поиски и копка найденного женьшеня обставлялись целым ритуалом, также щедро представленным в литературе. Приведем одно из таких описаний, извлеченное из книги В.К. Арсеньева “Искатели женьшеня в Уссурийском крае” (1925): “Завидев женьшень, манза-искатель кидает в сторону от себя палку и, закрыв глаза рукою, с криком бросается ниц на землю: “Пан-цуй, не уходи!”- кричит он громким голосом.- “Я чистый человек, я душу свою освободил от грехов, сердце мое открыто, и нет худых помышлений”. Только после этих слов китаец решается открыть глаза и посмотреть на растение. Место, где найден корень, тщательно изучается во всех отношениях. Китаец приглядывается к топографии местности, к составу горных пород, к почве и внимательно изучает сообщество травянистых, кустарниковых и древесных растений. От его внимания не ускользает положение места по отношению к солнцу и по отношению к господствующему ветру. Осмотревшись кругом, китаец становится на колени, разбирает траву руками и самым тщательным образом осматривает растение. Убедившись, что жень-шень растет только один, и что рядом нет других таких же растений, китаец осторожно раскапывает землю, чуть-чуть оголяет жень-шень и осматривает его. По морщинам и рубчикам на нем он определяет его достоинство. Если, по мнению женьшенщика, корень еще невелик, он оставляет его расти до будущего года. В этом случае он всячески старается привести все в прежний порядок. Корень вновь засыпается землей, примятая трава поправляется и, если есть вблизи ручей, то поливается водою, чтобы она не завяла. Если пан-цуй найден в периоде цветения или созревания семян, то ему дают отцвести и осыпать их на землю в той надежде, что здесь со временем вырастут другие, такие же растения. Иногда семена собираются и переносятся для посадки поближе к фанзе. Самый женьшень обтыкается кругом тоненькими палочками - знак того, что корень этот уже найден. Другой китаец, нашедший такой, обтыканный палочками жень-шень, ни за что его не тронет. Делается это не из страха ответственности, не из суеверия, - здесь просто сказывается внимание к чужому интересу. Когда пришло время, жень-шень выкапывается со всеми предосторожностями. Важно, чтобы не оборвать длинные мочки, идущие от корня глубоко в землю. Самое выкапывание производится особыми костяными палочками (китайское название пан-цуй цянь-цзы) длиною в 6 дюймов. Жень-шенщики носят ее на поясе вместе со складным кривым ножом. Ножи эти предназначаются для меток во время пути, для очищения места вокруг жень-шеня от сорной травы и кустарниковой поросли. Чтобы не потерять место, где находится корень, на тот случай, если бы он на другой год не дал ростка, китаец отмечает его оригинальным способом. Копать землю или делать заметки, которые бросались бы в глаза всякому прохожему, нежелательно. Поэтому искатель женьшеня поступает так. Выбрав какое-нибудь дерево, растущее поблизости, он делает на нем затеску, затем точно измеряет расстояние от дерева до жень-шеня и настолько же продолжает линию дальше за жень-шень, где и кладет камень средней величины или вбивает кол так, чтобы он только чуть-чуть торчал из земли. Таким образом, выходит, что половина линии от камня до дерева будет как раз та точка, где находился пан-цуй. Сюда искатель целебного корня придет в другой раз. Он будет навещать это место ежегодно”.
Китайские корневщики, которых называли “ва-панцуй”, выработали свой таежный язык (хао-шу-хоа) - условные знаки на деревьях, различные метки, которыми отмечали места выкопки и посева семян женьшеня, а также характеристики самих корней (Байков, 1926). У места находки из ствола ближайшего кедра вырезался кусок коры, в который завертывали предварительно обложенный мхом найденный корень. Спустя год или больше такой вырез (или, как еще говорят, “лубодерину”), а точнее, выступившую на зачищенной части ствола смолу, поджигали, вследствие чего получался так называемый “выжиг”. Черные “выжиги” были хорошо заметны в тайге, на них делали заметки о найденных в этом месте корнях. Иногда поверхность выжига полностью покрывалась иероглифами (Гутникова, 1941). Удача воспринималась как посланная богами и не могла оставаться без благодарности (Арсеньев, 1914): “На всех дорогах, идущих через горы, на самых перевалах, всюду можно увидеть маленькие кумирни, сложенные из дикого камня, с изображениями богов (хуа). Кумирни эти поставлены китайскими охотниками и искателями женьшеня. Тут же где-нибудь поблизости повешены на дереве лоскутки красного кумача с надписями, сделанными тушью, следующего содержания: “Господину истинному духу гор, охраняющему леса. Моя радость сверкает, как чешуя у рыбы и красивое оперение феникса. Владыке гор и лесов, охраняющему прирост и богатства. Если просят, непременно обещай - просящему нет отказа”.
Обычай оборачивать корни мхом и помещать их в ящичек из коры хвойного дерева имеет глубокий смысл. Таким путем выкопанный корень предохраняют от механических повреждений и инфицирования. Второе даже важнее первого, так как многие микроорганизмы, вызывающие заболевания женьшеня, практически всегда присутствуют в почве. В зрелой, непотревоженной почве эти микроорганизмы или неактивны, или находятся в состоянии сапротрофа, т. е. питаются мертвыми остатками растений, детритом. При нарушении сложившейся обстановки - копке, пересадке и пр. - они зачастую переходят к паразитическому образу жизни и могут вызывать повреждение корня. Именно это и предупреждается действием мха. Антисептические свойства сфагнового мха люди используют издавна при строительстве, укладывая мох слоями между бревнами. В войну мох применяли для дезинфекции ран. Вода, пропитывающая мох, никогда не загнивает. Одному из нас (Ю.Ж.) довелось послать живые корни женьшеня в США для исследования. Посылка была оформлена как типичная лубянка корневщика. Таможенная процедура заняла много времени, и посылка попала адресату только на второй месяц после отправления. Корни, однако, были в отличном состоянии.
Китайские названия растения женьшеня разной возрастной принадлежности до сих пор употребляются старыми корневщиками и их детьми. Однолистные растения называются “почанцза”, двулистные - “альтаза”, трехлистные - “тантаза”, четырехлистные - “сипие”, пятилистные - “упие”, редко встречавшиеся шестилистные - “липие”.
Наиболее крупным корням присвоены собственные, часто весьма звучные имена, например, “Уссурийский старец”, “Краб” и др. Чем массивнее корень женьшеня, тем выше он оценивался и был, следовательно, дороже. Корни весом 200 г и более сейчас встречаются в природе очень редко. Еще реже можно отыскать более крупные корни, а находки женьшеня весом в 400-600 г вообще уникальны. По сообщению Н. Кириллова (1913),
“в 1905 г. при проложении Сучанской железной дороги в двух саженях от того места, где теперь поставлено здание станции “Фанза”, был найден корень, которому считают 200 лет существования; он весил 18 лан, т.е. более полутора фунтов (около 680 г - авт.), и был продан во Владивостоке за 1800 руб., а в Шанхае оценен в 5000 мексиканских долларов. Верстах в 40 от поста Св. Ольги однажды был найден корень столетнего возраста весом свыше 9 лан; он был продан за 1500 руб...”
Сходство корня с человеческой фигурой послужило причиной для создания таежниками своеобразной анатомической терминологии для женьшеня: покоящаяся почка стала называться “головкой”, корневище - “шейкой”, главный корень - “телом”. Если от “тела” отходят одно или два утолщенных ответвления, они называются “ногами”. В случае утолщения самого стержневого корня принято говорить о “женском” корне, если же явно выражены “ноги”, корень называется “мужским”. “Мужской” считается наиболее ценным. Кроме того, от корневища могут отходить утолщенные придаточные корни (“дикари”, “косы”), которые также повышают ценность корня. Образуются такие корни случайно или при повреждении зимующей почки: после того, как в рост трогается спящая почка, один из многочисленных тонких корешков, отходящих от корневища, утолщается, впоследствии зачастую достигая длины и толщины главного корня. Такие утолщенные придаточные корни могут возникать и у старых растений женьшеня, но в этом случае причиной служит неспособность главного корня к сокращению (Грушвицкий, 1952).
Еще одно наблюдение корневщиков - существование у женьшеня “спутников” - растений, которые произрастают в тех же местах, что и женьшень, и могут служить индикаторами его присутствия. Это кислица - Oxalis acetosella L; “папоротник-трехлистка”, или многорядник почти-трехраздельный - Polystichum subtripteron Tzvel.; “крестовка”, или зеленоцвет японский - Chloranthus japonicus Siebold; “пиония”, или пион горный - Paeonia oreogoton S. Moore и некоторые другие (Грушвицкий, 1961). Действительно, эти растения часто соседствуют с женьшенем в его коренных местообитаниях, но являются гораздо более распространенными.
В настоящее время заготовки дикорастущего женьшеня сильно ограничены. Обычная для многих последних лет цифра заготовок не превышает 100 кг в год. Сбор осуществляется по специальным лицензиям, которые распределяются решением администрации края между основными лесопользователями региона. В последнее время заготовку почти исключительно ведет Приморское управление лесами. В 1993 г. разрешения на заготовку были выданы 1130 корневщикам, преимущественно работникам Управления лесами. Ими было заготовлено 72 кг корня, 15 кг было конфисковано у нарушителей (выявлено 115 случаев) оперативными рейдовыми группами.