Письмо X. Колесо Фортуны

Дорогой неизвестный друг,

Перед нами изображение вращающегося колеса и трех животных: обезьяны и собаки, увлекаемых вращением колеса, а также сфинкса, который неподвижен, поскольку восседает на помосте над колесом. Обезьяна опускается, чтобы вновь подняться; собака поднимается, чтобы вновь опуститься. Так чередуясь, они и проходят перед сфинксом.

Сами собою сразу возникают вопросы:

Почему обезьяна и собака вращаются вместе с колесом? Что означает находящийся здесь сфинкс?

Сколько раз обезьяна и собака пройдут перед сфинксом? Для чего эти встречи со сфинксом?

Задавшись этими вопросами, мы сразу оказываемся в средоточии Десятого Аркана, погружаясь в самую гущу тех понятий и идей, которые он призван пробудить.

Будь на карте изображено только колесо, без "пассажиров" и без восседающего над ним сфинкса, оно пробуждало бы лишь образ круга или, в лучшем случае, образ кругового движения. Колесо же с двумя животными, из которых одно поднимается, а другое опускается — без сфинкса над ним — пробуждает образ пустой и нелепой забавы. Но колесо, вращающееся с двумя "пассажирами", а также с господствующим надо всем сфинксом, заставляет зрителя задаться вопросом, не аркан ли это, т. е. не ключ ли, которым необходимо владеть, чтобы уметь ориентироваться, в данном случае, в сфере проблем и явлений, связанных с круговоротом живых существ. Именно сфинкс над колесом в особенности поражает наше воображение и побуждает заняться поиском разгадки Аркана этой карты.

Начнем с того, что относительно генетического родства и общего происхождения четырех царств Природы, — минерального, растительного, животного и человеческого — существуют две категории представлений, которые укоренились в интеллектуальной жизни человечества. Одно основывается на идее Грехопадения, т. е. вырождения и нисхождения сверху вниз. В соответствии с этой категорией представлений не обезьяна предок человека, но скорее наоборот, — человек — предок обезьяны, которая является попросту его дегенерировавшим и деградировавшим потомком. Что до трех царств Природы, расположенных ниже человеческого царства, то они, согласно этим представлениям, являются запланированными отходами творения либо конкретным выражением всеобъемлющего существа первобытного человека, или Адама, который является изначальным прототипом и синтезом всех сущностей, составляющих четыре царства Природы.

Другая категория представлений включает в себя идею эволюции, т. е. прогресса, трансформирующего снизу вверх. Согласно этой категории представлений источником происхождения всех существ в четырех царствах Природы и их общим предком является самое примитивное существо, — как в плане сознания, так и в плане биологической структуры.

На карте Десятого Старшего Аркана Таро изображена обезьяна — т. е. зверь с лицом, сохранившим черты, которые безошибочно угадываются как человеческие, — в момент падения. Ибо не сама обезьяна спускается вниз, но ее увлекает движение колеса. Опускаясь, обезьяна поднимает голову, поскольку опускается не по своей воле. Откуда же опускается этот зверь столовой, сохраняющей человеческий облик?

Он опускается с того места, на котором восседает сфинкс. Увенчанный короной крылатый сфинкс с головой человека и телом зверя, держащий белый меч, представляет собой тот уровень и этап, от которого отдаляется обезьяна и к которому приближается собака.

Итак, если бы вы поставили перед собой задачу представления зрительного образа Грехопадения в значении дегенерации всеобъемлющего существа — прототипа всей Природы, — не изобразите ли вы вверху увенчанного короной сфинкса как единственно возможную фигуру, олицетворяющую единство человеческого и животного царств, причем последнее, в свою очередь, является синтезом растительного и минерального царств, и не изобразите ли вы одну фигуру, опускающуюся в процессе превращения в животное, лишенную короны, меча и крыльев, но еще сохраняющую черты, свидетельствующие о ее происхождении, т. е. не выберете ли вы обезьяну, чтобы представить переход от прототипного состояния всеобъемлющего существа к состоянию существа ущербно-одностороннего, заключенного в тесные границы специализации? Не является ли обезьяна идеально подходящим существом, чтобы служить символом превращения в животное, которое совершается за счет Ангельских и человеческих составляющих существа-прототипа?

С другой стороны, если бы вы захотели придать видимость тоски падших и сломленных существ по утерянному состоянию полноты и целостности, не изберете ли вы собаку, животное, всецело преданное и глубоко привязанное к человеческому роду, как символ стремления животных к союзу с человеческой природой, т. е. стремление к сфинксу, в котором животная природа объединена с человеческой?

Таким образом, карта Десятого Аркана провозглашает своим актуальным контекстом всю совокупность идей, связанных с проблемой Грехопадения и Реинтеграции согласно герметической и библейской традициям. Она изображает полный круг, включая как восхождение, так и нисхождение, тогда как "трансформизм" современной науки занят только одной половиной круга, точнее половиной восхождения или эволюции. Дело в том, что некоторые выдающиеся ученые (такие, как Эдгар Даке в Германии и Пьер Тейяр де Шарден во Франции) развивают теорию преэкзистенции — пусть лишь потенциальной — прототипа всех существ, который является как побудительной, так и конечной причиной всего процесса эволюции, и одна лишь эта гипотеза делает эволюцию доступной пониманию. Однако это ни в коей мере не влияет на тот факт, что наука действует на базе того основополагающего предположения, что минимум является прародителем максимума, простое является прародителем сложного, а примитивный организм порождает организм более развитый и более развитое сознание, хотя мышлению (то есть разуму) это абсолютно непонятно. Это основное научное предположение изображает эволюцию недоступной пониманию, поскольку оно игнорирует вторую половину круга, точнее все то, что предшествует — хотя бы только in ordine cognoscendi — состоянию примитивности, которое наука принимает за исходную точку. Ибо нужно отрешиться от мышления и свести его к летаргии с тем, чтобы оказаться способным искренне поверить в то, что человек развивался из примитивных и лишенных сознания частиц первичной туманности, которой когда-то была наша планета, без самого этого тумана, несущего в себе зародыш всех возможностей грядущей эволюции, которая является процессом "выхода из скорлупы", т. е. процессом перехода от потенциального состояния к актуальному. Арнольд Ланн, редактор книги "Доказана ли эволюция", пишет, что он, разумеется, хотел бы верить в эволюцию и считать ее доказанной, если бы мог преодолеть среди прочего следующие затруднения:

"...фактически ни один эволюционист не предложил сколько-нибудь правдоподобной гипотезы, не говоря уже о теории, подтвержденной доказательствами, позволяющей допустить, что чисто природный процесс мог из грязи, песка, туманов и морей первобытной планеты сотворить путем развития мозг, создавший Девятую симфонию Бетховена, и способность отзываться на красоту музыки, искусства и Природы" (64: р. 333).

Я исполню неприятную обязанность, добавив к приведенной выше цитате ответ Уильяма С. Бека, автора труда "Современная наука и природа жизни", на то затруднение, к которому привлекает наше внимание Арнольд Ланн. Он говорит:

"... по-видимому, такого рода аргумент против эволюции — это всего лишь туман метафизических бредней, искусно скрывающий неоспоримые данные науки" (24: р. 133).

В метафизическом ли тумане здесь дело или нет, однако выдвинутый наукой постулат недоступности человеческому мышлению теории (не фактов!) эволюции остается неопровержимым. Теория эволюции останется недоступной пониманию, пока наука будет принимать во внимание лишь одну половицу полного круга эволюции и игнорировать другую его половину, инволюцию, или Грехопадение, каковая половина и сделала бы ее доступной пониманию.

Итак, Десятый Старший Аркан Таро представляет собой круг, колесо, объединяющее в себе как нисхождение, или уход от всеобъемлющего прототипа, так и восхождение к этому прототипу.

Учение о круге инволюции и эволюции, в общем, часто встречается в оккультной литературе, но дело обстоит иначе, когда вопрос инволюции понимается как Грехопадение, а эволюция как спасение. Существует громадное различие между восточной доктриной полуавтоматического "процесса" инволюции и эволюции, и герметической, библейской и христианской доктриной Грехопадения и спасения. Первая видит в круге инволюции-эволюции лишь чистый, естественный процесс подобный процессу дыхания живого организма, — животного или человеческого. Герметическая, библейская и христианская традиция, наоборот, видит в этом вселенскую трагедию и драму, наполненную высочайшими опасностями и риском, которая подразумевается под традиционными терминами "гибели" и "спасения".

Падение, гибель, искупление, спасение — это слова, которые, по правде говоря, лишены смысла как для эволюциониста духовного толка, так и для эволюциониста научного толка.

Первый видит в космической эволюции вечное круговое движение экстериоризации и интериоризации — выдохи вдох вселенского Божественного дыхания. Тогда о каком Грехопадении речь? Какой риск, какая гибель?! Какое искупление, чего?! Какое спасение?! Весь набор основополагающих иудео-христианских идей неприменим к естественно (то есть неизбежно) развивающемуся миру.

Кто же прав? Те, для кого эволюция — это некий детерминированный органический процесс, в котором нисхождение и восхождение являются лишь двумя последовательными фазами единого космического колебания? Или те, кто видит в эволюции космическую трагедию и драму, суть и лейтмотив которой сводятся к притче о блудном сыне?

Где же истина? Ошибаются ли пассажиры корабля с билетами на морское путешествие, считая корабль и его экипаж средством мореплавания, доставляющим их по определенному маршруту к месту назначения? Для путешественников морское турне является "естественным процессом", чем-то таким, что происходит само по себе при условии, что оплачены билеты на рейс.

Но могут ли капитан, офицеры и члены экипажа рассматривать это морское путешествие таким же образом, как и пассажиры? По-видимому, нет. Потому, что для тех, кто отвечает за это турне, рейс означает работу, вахты, маневрирование и прокладку курса, чтобы следовать по маршруту и нести на себе груз ответственности за всё. Таким образом, для экипажа этот рейс никоим образом не является разновидностью "естественного процесса", того, что происходит само по себе. Наоборот, для них это усилие, борьба и риск.

То же самое и с эволюцией. Один рассматривает ее как "естественный процесс", глядя на нее глазами пассажира, а другой видит в ней "трагедию и драму", глядя на нее глазами члена экипажа. Весь детерминизм и фатализм, включая натурализм и пантеизм, помещает ответственность где-то вне человека, наделенного нравственностью: в Природе, в Боге, в звездах... Это происходит оттого, что весь детерминизм и фатализм является проявлением образа мышления и психологии пассажира.

Эволюция глазами пассажира, т. е. воспринимаемая как нечто, происходящее само по себе, тем не менее не является иллюзией. Ведь действительно можно найти и доказать существование "процесса эволюции", или "прогрессивного процесса", который на феноменологическом уровне происходит сам по себе. Но какие усилия, какие жертвы, какие ошибки и прегрешения скрываются за феноменологическим фасадом "процесса эволюции" и "универсального прогресса", — утвердившегося либо еще подлежащего утверждению. Здесь мы подходим к самой сердцевине дилеммы "экзотеризм — эзотеризм". Экзотеризм живет в "процессах", эзотеризм в трагедиях и драмах. Древние мистерии были трагедиями и драмами — в этом заключается их эзотерический характер. Экзотеризм соответствует образу мышления и психологии пассажира, эзотеризм — образу мышления и психологии члена экипажа.

Но повторяю: экзотеризм — это не одна лишь иллюзия. Ибо если бы в Содоме и Гоморре нашлось десять праведников, Бог пощадил бы эти города. А их жители продолжали бы "процесс эволюции" своей цивилизации и традиций. Правда и то, что они бы не догадывались ни о молитве Авраама, ни о роли, которую эти десять праведников сыграли бы в предоставлении им возможности продолжать "процесс своей эволюции", но фактически они продолжали бы этот процесс.

То же справедливо и для всей эволюции. Ибо есть естественный отбор и есть отбор духовный — или богоизбранность. Жители Содома и Гоморры согрешили против Природы и были отвергнуты естественным отбором, но они смогли бы выжить, если бы среди них нашлось десять праведников. Тогда, благодаря этим десяти праведникам, духовный отбор пощадил бы их. Одного факта, что среди них выросли и нашли себе приют десять праведников, было бы достаточно, чтобы оправдать продолжение их существования, хотя их обычаи и были противоестественны. Таким образом, "духовный отбор" взял бы верх над "естественным отбором" или, иными словами, эзотеризм решил бы судьбу и спас экзотерическую жизнь от гибели.

Следовательно, эзотеризм не является жизнью или деятельностью, которая стремится к таинственности. Он основан на образе мышления и психологии экипажа, а его "тайны" являются таковыми лишь в той степени, в какой сами пассажиры, благодаря установившемуся образу мышления и соответствующей психологии, отказываются принимать на себя какую-либо ответственность. В то же время нет более серьезной ошибки, чем желание "организовать" общину или братство, которое было бы призвано играть роль орудия духовного отбора или избрания, либо даже роль духовной элиты. Ибо никто не властен ни присваивать себе функцию отбора, ни считать себя избранным. В нравственном отношении попросту чудовищным было бы заявление какой-либо группы людей: "Мы изберем десять праведников нашего времени" или "Мы — праведники нашего времени". Ибо никто не избирает, а лишь избирается. Поэтому знание факта "духовного отбора" или избрания и роли, которую он играет в истории человечества и в эволюции в целом, может, несомненно, дать толчок к порождению ложного эзотеризма, т. е. к образованию групп, общин и братств, считающих себя наделенными властью избирать, либо верящих в свою избранность. "Ложные пророки" и "ложные избранники (мессии)", о которых говорит Евангелие, порождаются и будут порождаться ложным эзотеризмом, культивируемым теми, кто присваивает себе право избрания или "духовного отбора". Можно добавить, что ни один христианский святой никогда не считал себя никем иным, как великим грешником, и что не было ни одного ветхозаветного праведника или пророка, который не был бы призван или избран свыше.

Но вернемся к теме эволюции.

Эволюция, понимаемая экзотерически, есть космический процесс — будь то биологический или духовный, — тогда как эволюция, понимаемая эзотерически, — это драма или "таинство" в духе древних мистерий. Лишь к эволюции, понимаемой таким образом, становятся применимыми и необходимыми идеи Грехопадения, гибели, искупления и спасения.

Для начала возьмем идеи "гибели" и "спасения" и попытаемся понять их на уровне космической эволюции, или космической драмы.

Прошу вас, дорогой неизвестный друг, не удивляться и простить меня, ибо я собираюсь поведать миф, — космический миф из гнозиса — не из древнего или современного, но из вечного гнозиса; ибо космическая драма в действительности является мифом, ставшим плотью, и в первую очередь должна рассматриваться как таковая, прежде чем извлекать из нее главные интеллектуальные уроки. Поэтому я собираюсь поведать миф, чтобы извлечь из него некоторые идеи, связанные с рассматриваемым нами Арканом Таро.

"Когда к седьмому дню творения Отец завершил свои дела, осуществлявшиеся Словом, почил Он в седьмой день от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день и освятил его, ибо в этот день почил Он от всех дел своих, которые Бог творил и созидал.

Так, седьмой день был благословлен и освящен, ибо это не был день мира и движения мира, но день самого Отца. Это та седьмая часть кругового движения мира, когда Бог удаляется и становится недвижим и безмолвен.

Так и вышло, что круг мирового движения не замкнулся, а остался открытым. И седьмой день был освящен и благословлен как открытая часть круга мирового движения, так чтобы населяющие мир существа имели доступ к Богу и Бог имел доступ к ним.

Но змей сказал: "Для мира нет свободы, пока круг мира не замкнется. Ибо свобода должна существовать внутри самой твари, без вмешательства извне, и особенно свыше, со стороны Бога. Мир всегда будет следовать воле Бога, а не своей собственной, пока существует брешь в круге мира, пока существует суббота".

И змей взял спой хвост в пасть, образовав тем самым замкнутый круг. Он с огромной силой повернулся вокруг своей оси и создал в мире великий круговорот, захвативший Адама и Еву. И все другие твари, которым Адам дал имена, также последовали за ними.

И сказал змей тварям, населяющим мир и двигающимся по эту сторону замкнутого круга, который он образовал, взяв свой хвост в пасть, и начав вращение: "Вот ваш путь — вы начнете его от моего хвоста и придете к моей голове. Затем, когда вы пройдете длину моей окружности, внутри вас образуется полный замкнутый круг, и вы станете свободны так же, как свободен я".

Но женщина хранила память о мире, открытом Богу и святой субботе{75}. И дабы разорвать замкнутый внутри нее круг, она предложила себя, чтобы рождать на свет детей, происходящих из мира вне этого круга, из мира, где существует суббота.

Таково происхождение мук ее беременности, и таково происхождение печали по эту сторону мира змея.

И наступила вражда между женщиной и змеем, между потомками женщины, рождающей в муках, и потомками змея, рождающими в наслаждении. Первые станут поражать змея в голову, а змей станет жалить женщину в пяту. Ибо женщина движется в направлении, обратном движению змея, и ее голова достигает хвоста змея, а ее стопы касаются головы змея. Вот почему в мире (который есть течение змея) страдания представляют собой встречное течение. Именно встречному течению страдания обязано своим происхождением встречное течение (сыновей женщины), которое есть мысль, порожденная страданием и памятью о мире субботы.

И вот сыновья женщины установили алтари Отцу по эту сторону мира змея. А Енос, сын Сифа, не только поклонялся Богу, но даже узнал Его Имя. И он начал призывать Имя Отца. А Енох, потомок Сифа, пошел еще дальше: он "ходил ... пред Богом" (Быт. 5: 22). Он не прошел через горечь смерти, которая для живых тварей по эту сторону круга змея является выходом из этого замкнутого круга, ибо "Бог взял его" (Быт. 5:24). Так примерно в это время мысли, устремленной к Богу, удалось пробиться сквозь круг змея и образовать просвет в замкнутом круге.

Таким образом, по эту сторону мира змея смогло укорениться посвящение и пророчество. Посвящение сохранило память о мире субботы, а пророчество питало надежду на избавление из круга змея и будущее восстановление мира субботы.

Будда учил путям выхода из мира змея и прибытию к отдохновению субботы.

Пророки же провозгласили преображение мира змея изнутри, путем прихода Слова, которое будет жить в мире змея и восстановит внутри этого мира не только субботу, но и остальные шесть дней творения такими, какими они были до того, как третья часть существ, сотворенных в каждый из этих дней, была вырвана с корнем и унесена замкнутым вихрем змея (срв. Откр. 12: 4).

Так и случилось. Женщина-Дева, душа движения, встречного движению змея, и душа страдания от начала мира змея, приняла и зачала, и произвела на свет Слово Отца. "И Слово стало плотью и обитало с людьми в мире змея, полное благодати и истины" (срв. Ин. 1: 14).

Таков космический миф, эзотерическая драма, лежащая в основе экзотерического "процесса эволюции". Прежде всего миф выдвигает идею открытого круга и круга замкнутого. Открытый круг, или спираль, — это мир до Грехопадения, мир шести дней творения, увенчанных седьмым днем космической субботы, которая соответствует тому, что определяется в математике как "виток спирали". Он предполагает идею неограниченного роста и продвижения вперед, проявляясь в ее форме только как пролог либо преддверие вечности. Она сулит неограниченный прогресс.

Наоборот, замкнутый круг — это, в сущности, лишь темница, каким бы обширным этот круг ни был. Это колесо, которое постоянно возвращается к одному и тому же и, следовательно, не предлагает никакого продвижения за пределы данного круга. Идея, заключенная в этом круге, — или колесе, — это вечное повторение, "вечное возвращение".

Три исторических личности живо изобразили идею космического колеса, хотя каждый из них делал это по-своему. Это Гаутама Будда, Соломон и Фридрих Ницше.

Первый говорил о "колесе воплощений", в котором бесконечно повторяются рождение, болезнь, старость и смерть. Озарение, которое Будда испытал под деревом "Бодхи", открыло ему три истины: что мир — это цикл рождений и смертей, что его движение — это, в основном, не что иное, как страдание, и что существует путь к центру колеса, пребывающему в покое.

Царь Соломон воспринимал колесо не как цикл воплощений, подобно Будде, но как неумолимый рок, делающий тщетными все человеческие надежды и усилия.

"Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится на кругу : своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь... ... Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем" (Екклес. 1: 2-7, 9).

"Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа! Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познание, умножает скорбь" (Екклес. 1: 14-15, 17-18).

Вот то колесо бытия под солнцем, видение которого явилось Соломону, мудрому и преисполненному печали царю Иерусалима. Какой же практический совет дает он потомству? Совет крайней безысходности:

"Не во власти человека и то благо, чтоб есть и пить и услаждать дуплу свою от труда своего. ... Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд. И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность — суета" (Екклес. 2:24; 11: 9-10).

Именно благодаря этому полному, граничащему с отчаянием, осознанию безысходности "круга бытия" мы чтим Соломона наравне с прочими пророками Ветхого Завета. Ибо Соломон описывает пустоту — которую называет "суетой" — мира змея и, таким образом, ставит дилемму: либо самоубийство — либо спасение в Боге, ибо над вращающимся колесом суеты есть БОГ.

Безысходность Соломона несомненно принадлежит Святому Писанию. Он описывает мир без Христа — что делал и Будда. Скорбь Соломона есть тоска тварного бытия по избавлению, ставшая частью его сознания.

Таким образом, Будда поставил верный диагноз миру змея, предшествовавшему Христу; Соломон оплакал его; а Ницше — как ни чудовищно! — воспел его. Да, Ницше увидел и понял это колесо, замкнутый безвыходный круг мира змея, и сказал ему "Да". Он видел пред собою образ вечного повторения, "вечного возвращения" ("ewige Wiederkunft") и отождествлял его с вечностью, хотя это повторение есть сама противоположность вечности:

"О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к венчальному кольцу колец — к Кольцу Возвращения?

Никогда еще не встречал я женщины, от которой я возжелал бы детей, кроме одной женщины, которую люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!

Ибо я люблю тебя, о Вечность!" (9: с. 297).

Так воспевает он то колесо, которое Будда нарек великим несчастьем, а Соломон охарактеризовал как суету сует.

Поэтическая лирика? Здесь гораздо большее. Ницше, несомненно, придал поэтическую форму тому, что принял за озарение. Но это было лишь изложение новейших выводов, сделанных современной наукой — не в качестве метода, но в качестве разновидности общей картины мира. Собственно говоря, согласно взглядам позитивистской науки конца XIX века мир есть это совокупность бесчисленных комбинаций элементарных частиц, атомов. Комбинации изменяются бесконечно, но когда-нибудь число возможных комбинаций атомов неизбежно должно достичь своего предела, и число новых комбинаций должно быть исчерпано. Тогда предыдущие комбинации должны начать повторяться. Поэтому когда-нибудь в будущем наступит день, который будет точным повторением дня сегодняшнего. Это и есть умозрительное, "научное" обоснование идеи "вечного возвращения".

Идея вечного возвращения не противоречит не только расчетам количества возможных комбинаций атомов, но и научной догме количественного сохранения материи и энергии во вселенной. В мире ничто не исчезает и ничто не появляется. Совокупное количество материи и энергии в мире постоянно. Его невозможно ни увеличить, ни уменьшить. К нему нельзя ни прибавить что-либо, ни что-либо от него отнять. Мир — это замкнутый круг, из которого ничто не может выйти и в который ничто не может войта.

Итак, если принять, что мир — это определенное количество, то он поддается исчислению. В конечном счете, это всего лишь определенное число частиц и/или единиц энергии. Следовательно, число комбинаций этих частиц уже не безгранично. Когда-нибудь должен быть достигнут предел. И тогда предыдущие комбинации будут повторяться... Поэтому в отношении мира, понимаемого как замкнутый круг, "вечное повторение" всего сущего — вывод вполне закономерный.

В мире, являющемся замкнутым кругом, в котором количество материи и энергии есть величина постоянная, нет места чудесам. Ибо космическое понятие "чуда" влечет за собой непостоянство количества материи и энергии в мире. Чудо происходит тогда, когда энергия мира подвергается либо увеличению, либо уменьшению. Это предполагает наличие просвета в круге мира. Чтобы чудо стало возможным, мир должен стать открытым кругом, спиралью, т. е. должен иметь "несотворенную", сферу или "субботу", согласно вышеизложенному космическому мифу.

Религия — та, которая заслуживает такого наименования, — учит, что мир есть открытый круг. По этой же причине она отстаивает и реальность существования чудес. Чудеса ("сверхъестественное") — это реальность действия извне круга Природы, кажущегося замкнутым. Это реальность космической субботы.

"Благая весть" религии состоит в том, что мир — это не замкнутый круг, не вечное заточение, что у него есть выход и вход. Есть вход, объясняющий, почему Рождество — это радостное празднество. Есть и выход, объясняющий, почему Вознесение — тоже настоящий праздник. И то, что мир может быть преображен из такого, каким он есть, в такой, каким он был до Грехопадения, — это "благая весть" праздника всех празднеств — Воскресения, Пасхи.

Мир, как замкнутый круг, мир вечного возвращения, мир, где "нет ничего нового под солнцем", — каков он на самом деле?

Это не что иное, как космический ад. Ибо идея ада может пониматься как вечное существование в замкнутом круге. Замкнутый круг эгоизма был бы в этом случае субъективным и индивидуальным адом; замкнутый круг мира с неизменным количеством энергии был бы в этом случае объективным и космическим адом.

Рассмотрим теперь термины "спасение" и "гибель" в их космическом значении. "Гибель" означает быть захваченным вечным круговоротом мира замкнутого круга, мира без субботы; "спасение" — это жизнь в мире открытого круга, или спирали, где есть и выход, и вход. "Гибель" — это существование в замкнутом круге "вечного возвращения"; "спасение" — это жизнь под открытым небом, где каждый день нов и неповторим, — чудо в бесконечной цепи чудес... Ибо Бог не непознаваем, а познаваем, — путем неистощимого и бесконечного познания. Бесконечная "раскрываемость" и "познаваемость" Бога — в этом сущность вечной субботы, седьмого дня творения. Седьмой день творения — это день вечной жизни и источник чудес. Ибо он преисполнен возможностей новизны, из него к так называемому "постоянному" количеству мира явлений либо могут добавляться дополнительные "энергии", либо энергии этого мира в нем же могут исчезать.

Два других понятия в космической драме эволюции — это "Грехопадение" и "искупление". Значение этих понятий легче постичь после того, как мы в общих чертах обрисовали космическое значение терминов "спасение" и "гибель", ибо "Грехопадение" — это явление космического масштаба, ураган, закрученный замкнутым кругом змея, "кусающего" свой хвост и "увлекшего с неба часть сотворенного Богом мира" (срв. Откр. 12:4). А "искупление" — это, собственно говоря, космический акт Реинтеграции падшего мира, который заключается сначала в создании просвета в его замкнутом круге (религия, посвящение, пророчество), а затем в установлении пути выхода (Будда) и входа (Аватары) через эту дверь, и наконец, в преображении падшего мира изнутри через сияние Слова, ставшего плотью (Иисуса Христа).

Таково значение двух этих терминов, доведенное до высшего уровня обобщения. Теперь рассмотрим их значение подробнее, чтобы выделить из всей совокупности деталей наиболее существенные.

Итак, Грехопадение... Здесь мы сталкиваемся с библейским повествованием о земном рае и шести днях творения; с впечатляющей картиной эволюции природы, которую предлагает нам наука; с величественными очертаниями мира, созданного гением древней Индии, — кальпы, манвантары, юги, — мира периодичности и ритма; мира, который время от времени является в грёзах космическому сознанию; с изложением (следом за "Станцами Дзиан") теории космогонии и аитропогонии в соответствии с индо-тибетской традицией, изложенной Е.П.Блаватской в трех томах ее Тайной доктрины; с грандиозной картиной духовной эволюции мира, через семь так называемых "планетных" фаз, которую Рудольф Штайцер завещал потерявшему опору разуму нашего века; и наконец, с космогониями и эсхатологиями — явными либо скрытыми — Гермеса Трисмегиста, Платона, книги Зогар и различных гностических школ первых столетий нашей эры.

Позволю себе сразу заметить, что, хотя я занимался сравнительным изучением всего диапазона этих идей и документов на протяжении более 40 лет, я не могу оказать им здесь того почтения, на которое они рассчитаны, т. е. классифицировать их, найти основные сходные либо противоположные моменты, привести уместные цитаты. Иначе я утопил бы главную тему в море второстепенных деталей (второстепенных по отношению к главной теме). Поэтому я должен уточнить: дух всех разнообразных идей и документов, перечисленных выше, будет присутствовать в качестве общего фона, но мне придется воздерживаться от всякого непосредственного использования материала, который они содержат. Сделав это уточнение, вернемся к проблеме космического Грехопадения.

Во-первых, можно спросить: в чем заключается эта проблема? Как она возникает?

Взглянем на всю совокупность нашего мирового опыта — личного, исторического, биологического и т. д. Что он нам говорит?

Лейбниц, философ оптимизма, говорил, что этот мир — самый совершенный из возможных миров. Шопенгауэр, философ пессимизма, говорил, что в этом мире сумма страданий перевешивает сумму радостей, и посему мир нашего опыта является не только несовершенным, но и, в конечном счете, миром зла. Как Лейбниц, так и Шопенгауэр рассматривали совокупность мирового опыта, как это пытаемся делать и мы, но сколь несхоже то, что они увидели!

С точки зрения чистого мышления по учению Лейбница мир в своей совокупности, без всякого сомнения, являет нам совершенное устройство равновесия, гармоническое функционирование его основных частей и, хотя в нем могут существовать мрачные углы и закоулки, — мир в целом, как совокупность явлений, в основных чертах является воплощением гармонии.

С точки зрения чистой воли по учению Шопенгауэра опыт каждого индивидуума в мире подтверждает диагноз, поставленный миру Гаутамой Буддой, и который следует признать справедливым.

Что же можно сказать о мире с точки зрения сердца, которая присуща герметизму и иудео-христианской традиции?

Сердце говорит нам: космос, это чудо премудрости, красоты и добродетели, страждет. Он поражен недугом. Этот великий организм, который не мог быть порожден болезненностью, чье рождение должно было быть следствием прекрасного здоровья, т. е. совершенной премудрости, красоты и добродетели, что в совокупности своей и было его колыбелью, — этот великий организм болен. Континенты — и планеты — отвердевают, происходит их окаменение: а это — "склероз космоса". На поверхности его окаменевающей суши, в глубинах морей и в воздухе всем правит борьба за существование, эта губительная лихорадка мироздания.

Но каким бы ни был больным мир, он все же сохраняет — везде и всегда — черты своего первобытного здоровья, и в нем также проявляется действие сил нового здоровья, сил выздоровления. Ибо помимо борьбы за существование возникает и сотрудничество ради выживания. А помимо минерального окаменения есть еще и полный живых соков и дыхания растительный покров. Следовательно, мир одновременно может быть и воспет, и оплакан.

Мир не таков, каким ему следовало бы быть. Существует противоречие между общими частным. Ибо в то время как звездные небеса представляют собой гармонию равновесия и совершенное взаимодействие, животные и насекомые пожирают друг друга, а бесчисленные легионы болезнетворных микробов приносят недуги и смерть людям, животным, растениям.

Именно на это противоречие намекает термин "Грехопадение". Он, прежде всего, дает определение состоянию дел в мире, согласно которому создается впечатление, будто мир состоит из двух независимых, если не противостоящих друг другу миров, словно в организме великого мира "гармонии сфер" возник еще один мир со своими собственными законами и эволюцией, который подобно раковой опухоли образовался на здоровом организме великого мира.

Наука берет два этих мира, рассматривает их в неделимом единстве и всю эту совокупность именует "Природой" - двуликой Природой: мягкой и жестокой одновременно; как упорной, так и на удивление податливой; мудрой и слепой; любящей матерью и жестокой, лютой мачехой. При всем уважении к науке необходимо обратить внимание на одну допускаемую ею весьма простую ошибку мышления. Дело в том, что она совершает ту же ошибку, какую совершил бы врач, если бы стал рассматривать состояние болезни (скажем, рак) как нормальное или "естественное" и если бы он заявил, что и развитие раковой опухоли, и кровообращение суть два аспекта природы организма больного человека. Было бы чудовищно, если бы врач отказался провести различие между природой и противоприродой (болезнью) в организме пациента, — но именно это и делает наука по отношению к мировому организму. Она не желает проводить различие между Природой и противо-Природой, между здоровьем и болезнью, между природной эволюцией и эволюцией против Природы.

Древние всегда знали о существовании аномалии в состоянии мира. Неважно, относили ли они ее к принципу невежества (авидья), как в древней Индии, или к принципу тьмы (Ариману), как в древнем Иране, или опять же к принципу зла (Сатане), как это делали древние семиты; речь всегда шла о проведении различия между миром природным и миром неприродным, между естественным и противоестественным, между здоровьем и болезнью.

Само собой разумеется, что герметизм, в соответствии с иудеохристианской традицией, рассматривает "Природу" как предмет науки не в качестве сотворенного Богом мира, но как поле, где мир творения встречается с миром змея.

Мир змея: это "мир в Мире", который дал начало дуализму зороастризма, манихейства и иных гностических школ. Эти разновидности дуализма относятся к категории "ересей", т. е. они грешат против главных истин спасения, ибо совершают ту же ошибку, что и современная наука, но в обратном смысле. Подобно тому, как наука не желает проводить в "Природе" различие между Природой ортогенеза{76} и взаимодействия с одной стороны, и Природой, создающей генетические тупики и паразитирующие организмы, с другой стороны, так же и манихеи, катары, альбигойцы и др. не желали проводить различие между Природой девственной и Природой падшей. Но в то время как наука рассматривает "Природу" — хотя Природа сама по себе является противоречием — как полновластную царицу эволюции, которой удалось провести эволюцию от белковой клетки к развитому мозгу homo sapiens, радикальные дуалисты рассматривали свою "Природу" как насквозь пронизанную злом. Иными словами, наука считает Природу, в конечном счете, благом; манихеи считали Природу злом. Наука отказывается видеть в ней Сатану; радикальные дуалисты не желали видеть ничего, кроме Сатаны.

Но вернемся к миру змея. Наиболее общая характерная черта этого мира — это свертывание, тогда как наиболее общей характерной чертой мира творения является развертывание, расцвет и излучение. Так, мозг и кишечник в животном мире суть проявления свертывания; листва, ветви и цветы суть выражения обратной тенденции в мире растений.

Так, например, листва — это "легкие" растения, развернутые и раскрытые навстречу Воздуху, тогда как легкие животных и человека — это свернутая листва. Или еще один пример: солнце находится в стадии излучения, тогда как планеты - в стадии конденсации, т. е. свертывания.

Две эти тенденции имеют свои традиционные обозначения. Это "свет" и "тьма", т. е. соответственно излучение и свертывание. Вот почему Евангелие от Иоанна в описании космической драмы гласит: "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ии. 1:5) — "et lux in tenebris lucet, et tenebrae eam non comprehenderunt". "Non comprehenderunt", — это означает, что свет не был захвачен в круговорот свертывания и не был им помрачен, но светит во тьме. В этом вся квинтэссенция Евангелия, его "благая весть".

Так для планет (включая Землю) Солнце и звезды суть то же, что свет — для тьмы. А в микрокосме система "цветков лотоса" есть то же для системы эндокринных желез, что свет для тьмы. Ибо, в сущности, "цветки лотоса" — это цветущие железы, в то время как железы — это свернувшиеся "цветки лотоса". Эндокринные железы — это осадки "цветков лотоса" в микрокосме, подобно тому, как планеты — это осадки "планетных сфер" в макрокосме, или планетарной системе.

Итак, мир змея — это мир свертывания. Змей, кусающий себя за хвост и образующий тем самым замкнутый круг, является его символом. Полностью завершенным свертыванием был бы ад, или состояние полной изоляции.

Но полное свертывание или окончательная изоляция никоим образом не увенчалась в мире успехом. В истории так называемой "природной" эволюции мы прослеживаем картину последовательных попыток — ни одна из которых не была успешной, — нацеленных на создание посредством полного свертывания жизнеспособного организма с абсолютно автономным сознанием, который не стал бы в то же время жертвой безумия. Не является ли атом автономной и независимой сущностью, созданной путем свертывания? Но атомы объединяются в молекулы! Тогда не является ли молекула автономной единицей? Но молекулы объединяются в загадочные живые сообщества, которые мы именуем "органическими клетками". А в организме существуют бесчисленные соединения молекул... История эволюции живых организмов — это торжество принципа объединения и взаимодействия над принципом разобщения и изоляции. Последний преуспел лишь в создании нежизнеспособных чудовищ, таких как динозавры, эти гигантские ящеры, во множестве населявшие землю и безраздельно властвовавшие на ней в течение сотен миллионов лет мезозойской эры, или эры ящеров. Где они теперь? Они были всего лишь великим биологическим тупиком и потому погибли. На смену их царствованию пришло царствование млекопитающих и птиц. Первые также произвели на свет много тупиковых форм, прежде чем начался подъем позвоночных, в ходе развития которых вид за видом отвергался, обреченный на быстрое либо медленное вымирание, пока, наконец, не наступил черед приматов, из которых один подвид, а именно homo sapiens, не овладел землей, которой он правит по сей день, не имея соперников.

Так наша планета, которая в мезозойскую эру была "планетой ящеров", стала теперь "планетой людей". Является ли человек потомком ящера? Или, говоря языком Библии, являются ли люди "сынами змея", "сынами тьмы", продуктом свертывания — или же они суть "сыны света" (Лк. 16: 8)?

Человек обладает наиболее развитым мозгом. А мозг, как показал Анри Бергсон, — это орган, который играет роль сита по отношению к сознанию: это в одно и то же время орудие познания и невежества. Его функция — принимать от имени сознания то, что ему подходит, и не принимать — "забывать" — то, что ему не подходит с точки зрения действия или воли, устремленной к действию.

Следовательно, мозг — это орган селекции — воплощение процесса эволюции! Ибо то, что делает мозг, есть, в сущности, то, что происходило в течение миллионов лет биологической эволюции. Вся эволюция — это беспрерывно повторяющийся последовательный процесс "создания-селекции-отторжения-забвения". "Подходящие формы" отбираются, прочие отвергаются. Словом, действует невидимое сито. Теперь же это сито стало видимым, оно стало плотью. Мозгом. Относительно мозга Анри Бергсон говорит:

"Как в работе мышления в целом, так и в работе памяти в частности мозг, по-видимому, занят лишь задачей внушения телу движений и положений, которые осуществляются по мысли разума, либо так, как вынуждают его думать обстоятельства. Я выразил эту мысль, говоря, что мозг — это "орган пантомимы"... Действительно, мозговые явления суть для метальной жизни то же, что и жесты дирижера для симфонии: они выделяют движения суставов и ничего более. Иными словами, мы не нашли бы ничего, относящегося к высшей мозговой деятельности внутри коры головного мозга. За исключением сенсорных функций, мозг не играет никакой иной роли, кроме мимического изображения ментальной жизни в полном смысле этого слова" (28: pp. 74-75).

Следовательно, мозг — это орган подражания, выбирающий то, что должно быть изображено пантомимой. Он и изображает соответствующим образом.

Итак, соответствующее подражание — это то, что Книга Бытия понимает под хитростью, когда говорит, что "змей был хитрее (arum -) всех зверей полевых, которых создал Господь Бог" (Быт. 3: 1). Это и есть, так сказать, "психологический" принцип змея, подобно тому, как свертывание и движение по замкнутому кругу является его "динамическим" принципом. Быть хитрым — значит имитировать мудрость после того, как устранено основное — ее свет — и затем использовать ее в собственных целях. Поэтому сказано, что "дьявол — это обезьяна Бога", что он передразнивает Его.

Следовательно, мозг обязан своим существованием змею. Это творение змея; и человечество, как разновидность животного, наделенная наиболее развитым мозгом, несомненно является потомком змея. Люди, эти существа, обладающие интеллектом, в действительности являются "сынами змея", или "сынами тьмы".

Вот почему в различных регионах мира существует своеобразное родственное поклонение змею — в Египте, Индии ("священные кобры"), Мексике, Центральной Америке и, наконец, в Китае, где эта рептилия почитается в своем крылатом образе, в образе священного дракона. Даже Моисей выставил медного змея на знамени в пустыне, и только во времена царствования Езекии, сына Ахаза царя Иудейского, был положен конец культу змея, — а именно, когда Езекия "разбил статуи, срубил дубраву и истребил медного змея, которого сделал Моисей, — потому, что до самых тех дней (то есть в течение всех веков правления судей Израилевых и царей до Езекии!), сыны Израиля кадили ему и называли его Нехуштан" (4 Цар. 18: 4). Но много веков спустя гностическая секта наасенов поклонялась змею в том же самом регионе, и это было уже после Иисуса Христа!

Даже в XIX-XX веках некоторые писатели-оккультисты стремились восстановить культ змея, на этот раз в интеллектуальной форме. Так, Е. П. Блаватская в своей Тайной доктрине немало сделала, чтобы воздать должные почести змею как философской идее древней премудрости. Она интерпретировала его как принцип вселенской энергии, фохат, который занимает свое уникальное и необходимое место между вселенским разумом, махат, и вселенской материей, пракрити. Она возродила древние легенды и традиции учителей детства человечества, которые были творцами цивилизации — "сынами змея", — благодетелями человечества на самой заре его истории.

В толковании Элифаса Леви змей есть "великий магический агент" (или фактор), т. е. промежуточный принцип между сознанием и миром объективных фактов. Согласно Леви, змей — это принцип реализации, т. е. то, что на практике преобразует волю в явления; то, что делает субъективное объективным.

Змею посвятил свой незавершенный труд Станислав де Гюайта, озаглавив его Le serpent de la Genese ("Змей Книги Бытия"). В этой книге он описывает действительную роль "великого магического фактора" в истории.

Что касается Теософического общества, то змей, кусающий свой хвост, вместе с гексаграммой и египетской буквой "тау" в замкнутом круге змея был выбран в качестве его символа и печати — вместе с девизом Махараджей Бенареса: "satiyat nasti paro dharmah" — "нет религии выше истины".

Да, змей — это действительно "великий магический фактор", т. е. принцип, миметически передразнивающий сознание и являющийся, следовательно, связующим звеном между субъективным и объективным, подобно тому, как мозг -это связующее звено между сознанием и действием. Да, первые представители церебрального разума, эти "сыны змея" древних легенд, были несомненно первыми повелителями новорожденной цивилизации. Именно они обучали человечество началам искусств и наук в период его младенчества.

Признав это, я тем не менее задаюсь вопросом: является ли змей, как "великий магический фактор", единственным магическим фактором, а также является ли он магическим фактором всей магии? Использует ли Божественная, или священная магия (о которой речь шла в письмах о Третьем и Пятом Арканах Таро) ту же самую силу, что и факиры, гипнотизеры, магнетические целители и колдуны?

Вековой опыт показывает, что существует не только иной фактор и иная магия, но существуют также иное сознание и иной опыт, нежели тот, который связан с мозгом. Не змея увидел Иоанн Креститель ниспускающимся к Учителю священной магии, величайшему Чудотворцу истории, но голубя:

"И свидетельствовал Иоанн, говоря: Я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем" (Ин. 1: 32).

...Несколько дней спустя свершилось чудо на бракосочетании в Кане.

Семь чудес — претворение воды в вино, исцеление сына царедворца, исцеление больного у купальни Вифезда, насыщение пяти тысяч, хождение по воде, исцеление слепорожденного и воскрешение Лазаря, — их фактором не был змей, а орудием их свершения не был мозг, как источником их не был церебральный интеллект. Здесь фактором является "голубь", т. е. Дух, пребывающий над мозгом, над головой, ниспускающийся на голову и остающийся там — Дух, который превосходит церебральный интеллект. Этот Дух есть источник и одновременно фактор и орудие Божественной или священной магии.

Поэтому я спрашиваю себя — и спрашиваю вас, дорогой неизвестный друг, — почему авторы — оккультисты не направляли своих усилий, пыла и способностей на то, чтобы служить делу голубя вместо дела змея? Почему они не признали великого фактора священной магии, который несомненно продемонстрировал свое призвание озарять, исцелять и преображать мир? Почему Теософское общество, которое превыше всякой веры ставит истину, не выбрало голубя Святого Духа в качестве своего знамени? Почему голубь Святого Духа, являющийся истинным принципом вселенской духовности, не был выбран вместо змея, кусающего свой хвост? Почему Станислав де Гуайта не написал книгу под названием Голубь Евангелия? Почему Элифас Леви не обратился к новому великому магическому фактору, голубю, который призван занять место древнего магического фактора, змея? Почему Е. П. Блаватская не желала видеть, что существуют два принципа космической энергии — принцип фохат, или энергии змея, и принцип Святого Духа, или энергии спасения? Даже если Станцы Дзиан не упоминают об этом, нужно ли принимать их в качестве единственного источника истины? И неужели ничего не стоят свидетельства пророков, апостолов и святых на протяжении более трех тысяч лет?!

Я озадачен, повторяю, не тем, что интерпретация змея в соответствии с воззрениями вышеупомянутых авторов — оккультистов неверна в своих наиболее существенных положениях, но тем, что тема змея трактуется ими со странной исключительностью, даже пристрастием, а это трудно объяснить объективными фактами, относящимися к этой проблеме как таковой, без помощи психологических факторов.

Как бы там ни было, в оккультной литературе существует довольно ярко выраженная тенденция изображать змея как единственный принцип реализации и даже как единственный принцип познания, включая оккультное знание. Мы склонны, в свою очередь, усматривать в змее главным образом принцип работы мозга, церебрального интеллекта и принцип свертывания, тенденцию к образованию замкнутых кругов — или, иными словами, принцип Грехопадения. Я говорю: "главным образом", ибо благодаря трудам спасения, имеющим тысячелетнюю историю, происходило постепенное одухотворение работы змея, и в том числе церебрального интеллекта, а также потому, что вмешательство свыше не только упраздняет формирование абсолютно замкнутых кругов, но и придает тенденции свертывания направление к солидаризации через такие стадии как семья, народ, а также общность цивилизации. Иными словами, провидение заботится о том, чтобы круги, образованные змеем, не были полностью замкнутыми, а также о том, чтобы последовательный ряд его кругов преображался в такой же ряд спиралей.

Но благотворные результаты этой постепенной метаморфозы работы змея обязаны своим появлением не змею, а иному, противоположному принципу — "свету, который во тьме светит". Ибо реальность и вся совокупность эволюции заключается, с одной стороны, в свертывающей деятельности змея, который сформировал мозг и создал церебральный интеллект, а с другой стороны, в действии света свыше, который раскрывает свернутое и озаряет церебральный интеллект. Змей и голубь — это, в конечном счете, факторы, определяющие весь процесс эволюции.

Если бы вы спросили меня, дорогой неизвестный друг, следует ли сделать выбор и стать на сторону либо змея, либо голубя, мой ответ свелся бы к совету Христа: "Будьте мудры как змеи и просты как голуби" (Мф. 10: 16), т. е. следует попытаться объединить церебральный интеллект с духовной непосредственностью. Разумеется, необходимо четко формулировать свои мысли и мыслить последовательно, но над этим процессом последовательного мышления всегда парит идеал! И мыслить нужно именно в свете идеала.

Но вернемся к вопросу, являются ли люди "сынами змея" или "сынами света"? Мы сказали, что люди как вид животных, наделенный наиболее развитым мозгом, являются "сынами змея". Теперь же следует добавить, что как существа, устремленные к идеалу добра, красоты и истины, люди являются "сынами света". Ибо что бы ни было сказано в противоположном смысле, во всей сфере биологической эволюции, венцом которой было формирование человеческого мозга, не существует ничего, что объясняло бы и придавало видимость необходимости человеческому стремлению к истине, красоте и добру. Более того, каждый монастырь, мужской или женский, является прямым противоречием тому тезису, что человечество есть всего лишь продукт биологической эволюции. Полный отказ от конкретных вещей, — таких как богатство, власть, здоровье и даже жизнь, — ради идеала является свидетельством транс-эволюционной и транс-церебральной реальности ядра человеческого существа.

Если раскопки палеонтологов приносят черепа и скелеты, как свидетельства биологической эволюции, ведущей к формированию человеческого мозга, то вместе с тем на протяжении всей истории мученики являются свидетельством факта превосходства ядра человеческой природы над биологической эволюцией. Причина в том, что полная эволюция представляет собой пересечение эволюции биологической и эволюции духовной. Факт пересечения двух этих совершенно различных сфер является реальностью Грехопадения.

Другой рассматриваемый нами термин космической драмы, который связан с понятием Грехопадения, — это искупление.

Ранее мы говорили, что искупление — это "космический акт Реинтеграции падшего мира, заключающийся сначала в создании просвета в замкнутом круге (религия, посвящение, пророчество) затем в указании выхода (Будды) и входа (Аватары) через эту дверь, этот просвет, и наконец, в преобразовании падшего мира изнутри через сияние "Слова, ставшего плотью" (Иисуса Христа).

Итак, развиваемый здесь тезис сводится к тому, что труд спасения, ведущий к истинному искуплению, является вселенским как во времени, так и в пространстве. Ибо он продолжается с самой колыбели человечества и распространяется на все группы и все религии человечества. Эпохи — это его этапы, а все человечество было и остается полем его деятельности. Труд спасения является католическим{77} в буквальном, герметическом, магическом, гностическом и мистическом смысле этого слова. Это означает, что история страдающей, воинствующей и торжествующей Церкви так же продолжительна, как и история человечества, и так же огромна, как само человечество. Ибо Слово есть "Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир" (Ин. 1: 9), т. е. каждого человека всегда и повсюду.

Существует, следовательно, лишь один труд спасения, включающий все человеческие усилия, искренне преследующие цель превзойти мозг и церебральный интеллект, а также включающий все истинные откровения свыше сквозь все века истории человечества. Он действует по этапам... От первого алтаря, возведенного где-нибудь на холме или в уголке поля, до великих соборов Европы, устремленных к высотам сознания над сферой церебрального интеллекта; труд этот проходит по этапам.

Этапы труда вселенского спасения составляют духовную историю человечества, которая есть не что иное, как великая вселенская Библия, лишь частью которой является Библия историческая. Итог можно подвести в двух направлениях, согласно двум разным точкам зрения: с точки зрения откровения — и с точки зрения действия.

Согласно первой, духовная история человечества могла бы быть обобщена, — как это делает Каббала, — посредством представления разных аспектов Бога, которые последовательно раскрываются в духовной истории человечества. Десять имен Бога Каббалы, которые соответствуют десяти Сефирот на их Древе, представляют собой итог духовной истории человечества с точки зрения постепенного откровения Бога.

Ибо долог путь от аспекта, представленного именем ADONAI ("Господь") к аспекту, отмеченному именем EHYEH ("Я есмь"); при этом ADONAI является термином, означающим наивысшее могущество, совершенное и непосредственное, тогда как EHYEH означает интуицию Существа, являющегося сущностью всего сущего, или "Тем, Кто есть".

Согласно точке зрения действия трудов спасения, можно обобщить духовную историю человечества поэтапно, начиная с первого просвета в замкнутом круге змея до прихода и расцвета "Царства Божьего" внутри этого круга. Данные стадии, следовательно, заключаются в появлении просвета в замкнутом круге, в прокладывании пути выхода и входа через эту дверь и в Воплощении Слова. Первый этап, этап просвета в замкнутом круге, прокладывает путь для вхождения веры в воплощенное человечество; второй этап приносит ему надежду; третий пробуждает в нем любовь, что и является действенным присутствием Божественной жизни в самом сердце круга змея. Все, во что человечество верило, на что надеялось, стало реальностью в настоящем, - в этом сущность всей духовной истории человечества, выраженная в одной фразе.

Но это обобщение охватывает мир явлений. Оно включает в себя: первое пробуждение памяти о рае в душах, погруженных во тьму борьбы за существование; установление культа поклонения с тем, чтобы сохранить эту память и уберечь ее от забвения; появление священнослужителей, отправляющих этот культ, а также пророков и ясновидцев, которые поддерживают и развивают его; появление учений об индивидуальных усилиях, направленных на приобретение транс-церебрального опыта; удивительные известия о том, что эти усилия не напрасны, что путь выхода существует; учения Будды и его последователей, мастеров этого пути; откровения Аватаров, Риши, великих мастеров и "божьих людей" — демонстрирующих реальнное существование пути входа, провления и воплощения; духовные приготовления во всем мире и реальные приготовления среди избранного народа — народа Израиля — к Воплощению, прообразом которого были воплощения и проявления Аватаров и Бодисаттв (на пути к состоянию "Будды"); затем само Воплощение, и, наконец, все то, что заключено в словах святого Павла:

"И беспрекословно — великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал себя в Духе, показал себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся во славе" (1 Тим. 3:16).

Итак, то что в целом понимается под "эволюцией", относится к соперничеству двух главных направлений действия — направления змея и направления спасения. Я говорю "главных", ибо есть также второстепенные направления, играющие промежуточную роль между главными, — такие, например, как направление эволюции каждой отдельной души путем последовательного ряда воплощений. Этот вопрос рассматривался в четвертом письме; мы вернемся к нему в письме тринадцатом. Здесь же, в контексте изложения идей относительно всеобщей эволюции, мы обращаем внимание лишь на следующий факт.

В настоящее время перед наукой стоит проблема передачи с наследственностью качеств, приобретенных через опыт. Эта проблема, в том виде, в каком она представлена сегодня, вызвана парадоксальным противоречием между тем, что известно о законе наследственности и тем, что известно эволюции и прогрессе в целом. Точнее говоря, было открыто, что приобретенные качества не передаются по наследству, а с другой стороны, совокупность факторов, связанных с всеобщей эволюцией, дает свидетельства прогресса. Чтобы разрешить противоречие между наследственностью, которая только воспроизводит, и общей эволюцией, которая демонстрирует творчество, необходимо прибегнуть к помощи иного измерения, т.е. добавить вертикальное измерение к измерению горизонтальной непрерывности во времени, — это последнее змерение относится к наследственности, которая связывает сменяющие друг друга поколения. Следует признать, что приобретенные качества накапливаются где-то в ином месте и иным способом, нежели через механизм, присущий наследственности; а также что между "наследственностью" и "приобретенными качествами" (причем последние не исчезают, а просто "куда-то" передаются) существует активное напряжение, которое проявляется в образовании и самообразовании, а также в появлении интеллектуальных и религиозных гениев как плода линии предков-посредственностей. Это напряжение между механизмом наследственности и качествами, приобретенными через опыт и накопленными "где-то в ином месте", приводит, в конечном счете, к преобладанию последних, а своего рода "извержение" приобретенных качеств происходит в механизме наследственности. Плоды прошлого опыта, так сказать, "находят новое воплощение".

Таким образом, мы приходим к констатации принципа перевоплощения. И когда современная глубинная психология школы Юнга поставляет достаточный материал относительно возрождения прошлого опыта в снах, видениях и в жизни фантазии людей, которые — находясь в нормальном сознании — ничего об этом не знают (из-за чего, например, ритуалы и символы древних таинств вновь появляются в полном свете дня XX столетия), тогда утверждение, необходимое для объяснения возможности прогресса, перестает быть только постулатом, но становится выводом, основанном на опыте и обладающим высокой степенью вероятности.

Сферу, в которой хранится прошлый опыт, Юнг обозначил как "коллективное бессознательное". Но почему коллективное? Почему не индивидуальное бессознательное? Не потому ли, что преживания прошлого, всплывающие из глубин сознания, имеют много общего и во всяком случае на удивление схожи?

Но ведь эти переживания прошлого всплывают в человеческих существах. Поэтому вполне естественно, что они иеют много общего — фактически столько же, сколько общего имеют между собой люди. Только нужно ли по этой причине постулировать коллективность бессознательной (или сверхсознательной) памяти, которая охватывает тысячелетия? Не проще ли и естественней заключить, что тот, кто помнит опыт, и является тем, кто этот опыт пережил?

Справедливости ради по отношению к Юнгу следует отметить, что он не настаивал на субстанциальной коллективности постулированного им "коллективного бессознательного".

Будучи истинным ученым, он оставляет открытым вопрос, является ли коллективное бессознательное общим хранилищем для всего человечества или же это совокупность, выведенная путем синтезирования качеств, общих у различных индивидов. "Метафизика", так сказать, коллективного бессознательного была лишь немного разработана Юнгом. Но как бы там ни было, факты, собранные и представленные Юнгом, по меньшей мере с одинаковой легкостью поддаются интерпретации как с точки зрения перевоплощения, так и с точки зрения коллективного бессознательного.

Но для внутреннего суда сознания — а я напоминаю вам, дорогой неизвестный друг, что эти письма адресуются только вашему внутреннему суду и в принципе не преследуют цели выдвижения доктрины всеобщей, т.е. научной значимости, — лишь опыту, хранящемуся в глубинах вашей собственной души, принадлежит последнее слово по проблеме индивидуального перевоплощения, и именно к этому сводится здача преобразования возможности и вероятности перевоплощения в уверенность... уверенность, разумеется, на этом внутреннем суде.

Следовательно, в эволюции существуют три "непрерывности": биологическая, или наследственная непрерывность, психическая непрерывность, или перевоплощение, и духовная непрерывность, или труд спасения. Заметьте, что три эти линии непрерывности соответствуют тому динамическому треугольнику, к которому Фабр д'Оливе свел всю историю рода человеческого, — треугольнику: судьба, воля, провидение. Наследственность соответствует судьбе (року), перевоплощение — воле (свободе), а труд спасения — провидению. Вот что он говорит об этом треугольнике:

"Но если человек вначале ... есть только энергия в зародыше, которую цивилизация должна развить, откуда же тогда придут к нему необходимые принципы той культуры? Я отвечу, что источником этого будут две силы, с которыми он оказывается связанным, и из которых он должен формировать третью... Эти две силы, между которыми он оказывается, суть судьба и провидение. Под ним судьба, natura naturata{78} (связанная Природа); над ним провидение, natura naturans (свободная Природа). Он сам, как царство человека, как промежуточная воля, как действенная сила, пребывает между этими двумя Природами, чтобы служить им в качестве связующего звена, средства связи, и чтобы объединять два действия, два движения, которые без него были бы несовместимы.

Три силы, о которых я упомянул, составляют универсальный тернер. Ничто не ускользает от их воздействия; им подчинено все во вселенной; все кроме самого Бога, Который, охватывая их Своим непостижимым единством, образует вместе с ними священную четверицу древних, этот блестящий кватернер, который заключает в себе все, и вне которого нет ничего" (94: pp. XI-XII).

К этой цитате я позволю себе добавить, что за всю мою жизнь мне не удалось найти более ясной формулы и более эффективного общего ключа к пониманию эволюции и истории человечества, нежели тот, который дан Фабром д'Оливе. Однако полтора века, минувшие со времени написания его труда, и рост знаний в области истории человечества, достигнутый за этот промежуток времени, а также досадная предвзятость Фабра д'Оливе, ослепившая его в отношении к некоторым таинствам христианства, — все это заставило меня пересмотреть порядок приложения Фабром д'Оливе его достойного всяческой похвалы понимания общих принципов к конкретным проблемам и деталям истории человечества. Аналогичное замечание применимо также к Сент-Иву д'Альвейдру, и прежде всего к его работе Mission de Juifs ("Миссия Иудеев"), за исключением упрека в антихристианской предвзятости, которой на самом деле у него нет.

Наследственность, перевоплощение и труд спасения — причем перевоплощение является здесь именно промежуточным принципом — составляют космическую драму эволюции.

Десятая карта Таро, связанная с комплексом всех этих идей, делает поразительно наглядной саму сердцевину проблемы эволюции, изображая аспект наиболее практического значения, т. е. соотношение между "звериным" (животной природой) и "человеческим" (человеческой природой). Сфинкс над колесом представляет собой соединение животного и человеческого начал — либо еще не дифференцированных, либо уже реинтегрированных. Загадка сфинкса, следовательно, есть загадка "гуманизации" животного начала и "анимализации" человеческого начала. Собака поднимающаяся к сфинксу, символизирует животное начало, стремящееся к единению с началом человеческим; опускающаяся обезьяна символизирует процесс анимализации человеческого начала.

Следовательно, задачей Аркана является практическое решение следующей проблемы: как достигнуть, не прибегая ни к искоренению, ни к отвержению, целостности человеческой и животной составляющих в человеческой личности без того, чтобы первая анимализировалась (превратилась в "обезьяну"), а последняя подпала под ее тираническое господство (превратилась в "собаку")? Иными словами: как опуститься до животной составляющей, не став анимализированным, и как возвыситься без подчинения животного начала человеческой составляющей?

Таким образом, Десятый Аркан по своей сути сугубо практичен. Это духовное упражнение, которое имеет своей целью пробуждение "аркана", т. е. искусного оперирования определенной технологией. А "технология", являющаяся предметом Десятого Аркана, — это правильный способ обращения, с одной стороны, с составляющими анимализированного человека, которые отдаляются от центра, а с другой стороны — с теми составляющими животного начала, которые устремлены к началу человеческому, к надежному центру. Этим надежным центром является сфинкс, расположенный над колесом животного начала, т. е. над автоматическим движением психической природы человека.

Колесо и сфинкс над ним... Какую же практическую задачу предполагает этот контекст? Задача такова:

Есть "тварное" животное начало и есть животное начало "эволюционировавшее". Первое вело свое происхождение с времен до Грехопадения, последнее же обязано своим существованием эволюции после Грехопадения, т. е. трудам змея.

Существует животное начало, сотворенное божественным Словом, о котором Евангелие от Иоанна говорит, что "все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть" (Ин. 1:3), и о котором Моисеева Книга Бытия говорит там, где речь идет о сотворении животных "по роду их" (Быт. 1:24) в пятый и шестой дни творения.

Животное начало Божественного происхождения сводится к четырем прототипам (или видам) святых Hayoth (Херувимов). Эти прототипы суть: Бык, Лев, Орел и Ангел, или Человек. И если объединить эти четыре прототипа в одно-единственное существо, то получится сфинкс. Следовательно, сфинкс — это прототип-синтез святого животного начала, т. е. Божественная инстинктивность или принцип добровольного подчинения Богу. Ибо "святое животное начало" означает не что иное, как "добровольное подчинение Богу", или "Божественный инстинкт".

Прочие инстинкты присущи эволюции змея. Они сводятся к понятию скотства. Итак, существуют инстинкты Божественного происхождения и инстинкты животные. Так, инстинкт, ведущий к возвышению духа и сердца, символизируется Орлом, которого иконографическая традиция изображает как вдохновляющий принцип — или источник Божественного вдохновения — Иоанна евангелиста. Одновременно орел, как прототип хищной птицы, представляет собой инстинкт агрессии и молниеносной атаки. Именно орел, как олицетворение хищного инстинкта, изображался в качестве вдохновляющего принципа на знаменах римских легионов.

Подобным же образом Лев символизирует инстинкт, который может быть определен как "нравственное мужество". Мученики были представителями Льва, и именно Лев, как символ "нравственного мужества", связывается в христианской иконографии с евангелистом Марком. Но точно так же, как есть Орел и орел, так есть Лев и лев. Свирепость относится к нравственному мужеству так же, как лев относится ко Льву. Первый есть дегенерация второго.

Бык — это символ инстинкта продуктивной концентрации. Он является основой склонности к глубокой медитации. Это источник Божественного вдохновения евангелиста Луки. В этом смысле Бык дал начало культу священной Коровы (женский аспект Быка) в Индии. Поклонение корове в Индии — это просто популярный аналог склонности индусов к медитации. Но, опять же, существуют Бык — и бык. Последний есть дегенерация первого. Это концентрация воли на одном предмете, делающая субъекта слепым ко всему остальному. Жертвоприношения быка в таинствах Митры не имели своей целью убить склонность к медитации, они, скорее, были нацелены на умерщвление безудержной, ослепляющей ярости.

Евангелист Матфей, согласно иконографии, имел своим вдохновляющим сотоварищем Ангела, или Человека, который представляет склонность к объективности, проявляемой, например, в правдивости эпического повествования, составленного летописцем или хроникером. Однако есть объективность и есть "объективность". Можно быть объективным, т. е. беспристрастным, принимая все одинаково близко к сердцу. И можно быть "объективным" ("бесстрастным"), заняв позицию одинакового безразличия ко всему.

Первая — это Ангельская объективность; последняя — это ее дегенерация, холодное и бессердечное наблюдение. Первая проявляется посредством инстинкта, который мы называем сознанием; последняя проявляется в том, что многие принимают за "научный дух", который, по правде говоря, является лишь склонностью к цинизму.

Итак, у нас есть сравнительный перечень главных инстинктов Божественного происхождения и тех, которые произошли со времени Грехопадения.

Практическая задача, которая следует из этого, есть задача духовной алхимии: трансмутация падших инстинктов в их не падшие прототипы, т. е. трансмутация "орла" в Орла, "льва" во Льва, "быка" в Быка, "человека" в Ангела — или, иными словами, задача установления либо восстановления сфинкса над колесом инстинктивности, дабы преобразовать "колесо" психического автоматизма в сфинкса. Как это сделать?

Путем метаморфоз, т. е. путем попеременного сокращения и расширения... подобно тому, как рост растения есть проявление двух тенденций — вертикальной и горизонтальной — действующих попеременно, так что первая подталкивает вверх, а последняя заставляет его цвести, так и психические метаморфозы действуют путем ограничения тенденции к расширению, что приводит к новому подъему, за которым следует расширение на новом уровне, достигнутом с помощью этого подъема, а за ним последует ограничение, приводящее к новому подъему и т. д. Это закон метаморфоз, который Гёте установил и изучил в царстве растений, и это же есть закон трансмутации психических сил, — узкий путь, или путь Креста в царстве человека. Ибо люди и растения живут по закону Креста — последние органически, первые духовно. По этой причине растение — это "учебник" практического герметизма, где можно прочитать непреложные законы духовной науки. Шиллер, "собрат" Гёте, понимал это и потому говорил:

Все это потому, что царство растений — это самая девственная область Природы после Грехопадения, а также потому, что человек находится на пути Реинтеграции. Поэтому каждый сад хранит в себе что-то из сада Эдема и может служить живой библиотекой для того, кто устремлен к спасению.

Речь, стало быть, идет о распространении закона Креста, который правит растительной областью органически, а человеческим царством духовно, также и на животное царство. Причем это должно быть сделано не путем дрессировки собак, лошадей и попугаев, но путем применения закона Креста к внутреннему животному началу в психической жизни человека. Следует обуздывать быка в нас самих, чтобы возвысить его до "Быка". Это означает, что инстинктивное желание, проявляющееся, например, как гнев, сконцентрированный на одном предмете и делающий человека слепым ко всему остальному, должно быть обуздано и таким образом возвышено до склонности к глубокой медитации. Вся эта операция сведена в герметизме к словам "храни молчание". Предписание "хранить молчание" не является, как интерпретируют его многие авторы, только правилом благоразумия; это практический метод преобразования этого узкого и ослепляющего инстинкта в тягу к глубинам и, соответственно, антипатии ко всему поверхностному.

Следовательно, крылатый Бык есть результат соблюдения правила "хранить молчание". Это означает, что Бык возвышен до уровня Орла и соединен с ним. В результате этого единения возникает тесный союз порыва к высотам и тяги к глубинам. Единение противоположностей — эта традиционная тема алхимии — есть сущность применения на практике закона Креста. Ибо Крест — это соединение двух пар противоположностей, а действие Креста — это труд примирения четырех противоположностей — двух вертикальных и двух горизонтальных. Орел и Бык — это вертикальные противоположности: они представляют собой тенденции к высотам и глубинам, к общему и частному, к всеохватывающему обозрению и мелким особенностям деталей.

Ангел и Лев составляют другую пару противоположностей в скрещении человеческих инстинктов. Здесь речь идет о преобразовании воинственной храбрости в нравственное мужество, — в мужество сознания. Ибо инстинкт, который мы называем "нравственным сознанием", есть результат вдохновения со стороны Ангела, и достигается он путем возвышения инстинктивной храбрости, т. е. жажды героизма, приключений и борьбы, так что последняя соединяется с сознанием и становится нравственным мужеством, которым мы так восхищаемся у мучеников и святых.

Крылатый Лев — это результат, достигнутый исполнением правила, обозначенного термином "дерзать", который предполагает наличие нравственного мужества. Так же, как Бык обретает крылья посредством своего единения с Орлом, соблюдая правило "хранить молчание", и как Орел приобретает постоянство и настойчивость Быка благодаря соблюдению правила "желать", — так и Лев получает свои крылья посредством своего соединения с Ангелом, соблюдая правило "дерзать", а результатом вдохновения Ангела, являющегося следствием чьего-либо "дерзания", становится спонтанная уверенность, приобретаемая соблюдением правила, обозначенного термином "знать". Таковы, следовательно, четыре линии усилий в свете решения задачи, символизируемой сфинксом: хранить молчание, желать, дерзать и знать.

"Хранить молчание" — это ограничение возвышающей себя воли и следование закону Креста в результате этого ограничения. Впоследствии она расширяется на другом уровне, где и становится истинной "волей".

Постоянное внимание к сознанию сдерживает порывистость, и эта последняя в результате возвышается до нового уровня, на котором получает свое расширение. Сдерживание порывистости посредством сознания — в этом практический смысл правил "дерзать" и "знать".

Ибо только в гармонии со знанием, возникшим благодаря сознанию, поры-вистость становится "законным дерзанием", или нравственным мужеством.

Таков тысячелетний принцип герметического аскетизма. Он основан на законе Креста; его цель — сфинкс, в котором животное начало соединено с началом человеческим. Очевидно, что это очень древнее учение и что глубинные корни Десятого Аркана — древний герметизм, тот, каким он был до нашей эры; его посредством мы входим в контакт с идеями тех, кто воздвиг сфинкса и пирамиды. К такому выводу приводит нас духовное свидетельство, а отнюдь не свидетельство иконографическое и историческое.

Более того, оно подкрепляется и тем, что в десятой карте отсутствует. Она представляет нам колесо животного начала и сфинкса как решение практической проблемы животного начала. Но более глубокий и тщательный анализ сфинкса и всего контекста карты неизбежно ведет нас к четырем животным и ко всему, что это в себя включает: к Божественному и падшему животному началу, к Грехопадению и Реинтеграции, к принципу практического аскетизма и т. д. Все это может быть подкреплено теми фактами и знаниями, которыми нас снабжает современная ис-тория, психология и биология. Но одной существенной вещи в этой карте недостает — quinta essentia, "пятой сущности", — которая сделала бы для нас сфинкса реальностью, но которая сама не является сфинксом. Здесь не указан действенный принцип Креста, та самая "пятая сущность", без которой все действие не может быть осуществлено и останется только знанием и надеждой. Сфинкс изображен здесь как последнее решение или, скорее, как последняя загадка.

Отсутствие прямого указания (ибо в косвенной форме вся карта связана с загадкой сфинкса и тем самым с "пятой сущностью") в контексте карты на принцип Нового Адама, который и является этой "пятой сущностью" (что на сегодняшний день составляет общее место и эзотеризма, и экзотеризма), указывает на дохристианское происхождение десятой карты. С точки зрения иконографии она, очевидно, средневековая (позднего средневековья), как и все прочие карты Старших Арканов, но по внутреннему содержанию эта карта древнее, точнее дохристианская.

Является ли она старейшей или же просто наименее развитой из двадцати двух карт Старших Арканов Таро?

Поскольку эти двадцать две карты являются целостным "организмом", речь идет не о разнообразных либо в корне отличных меж собою источниках происхождения отдельных карт, но, скорее, о степени их эволюции или трансформации. Ибо Таро — это также не колесо, не замкнутый круг, но спираль, т. е. оно развивается через традицию и... перевоплощение.

Авторы, которые видели в Таро "Священную Книгу Тота" (Тот = Гермес Трисмегист), были и правы, и неправы: правы в том, что проследили историю сущности Таро до древних времен, до древнего Египта; и неправы, полагая, что Таро было унаследовано из древнего Египта, т. е. что оно было передано по наследству из поколения в поколение, подвергаясь лишь незначительным иконографическим изменениям. В пользу этого их утверждения приводят легенду (которая вам, вероятно, известна) о совете египетских жрецов, обсуждавших, как сберечь сущность их премудрости для грядущих поколений после того, как угаснет свет Египта.

Предложение за предложением отвергались — предать ли мудрость бумаге, камню, металлу и т. д. — и наконец было решено вверить мудрость фактору менее подверженному разрушению и более прочному, чем бумага, камень и металл, т. е. человеческому пороку. Так была изобретена дошедшая до нас карточная игра, Таро.

Но с иконографической точки зрения Таро определенно относится к средневековью. С исторической же точки зрения нет свидетельств, указывающих на его существование ранее конца XIV столетия (cf. 114: pp. 48 ff). Поэтому если речь идет о популярной игре, изобретенной в качестве таковой египетскими мудрецами, нам пришлось бы иметь дело с огромным материалом о Таро (как о карточной игре), накопленным за предшествующие четырнадцать или, как минимум, десять столетий, в течение которых вокруг Таро царило глубокое молчание.

Нет, Таро не унаследовано, оно перевоплотилось. Оно "перевоплотилось" в соответствии с опытом современной глубинной психологии школы Юнга, который открыл связь древних и даже архаических мистерий и культов с глубинами подсознания людей XX века. Таро, эта "Священная Книга Тота", не унаследовано и не передано — оно возрождено.

В пользу этого утверждения приведем еще одну цитату, сославшись на этот раз не на вышеприведенную легенду в ее современном толковании, а на текст весьма древнего греческого герметического трактата. Это Kore Kosmu, пли Изида, обучающая своего сына Гора таинствам небес. Здесь речь идет о "Священной Книге Тота", о ее содержании и происхождении. Далее следует соответствующий текст:

"Пока Мастер, создавший Вселенную, не желал давать о себе знать, все было погружено в невежество. Но когда он решил открыть себя, он вдохнул в некоторых богоподобных людей страстное желание познать его и наделил их разум сиянием более ярким, чем то, которое уже было у них в груди, так что теперь они могли сначала пожелать искать еще неведомого им Бога, а затем обрести силы найти его. Но это, дивный сын мой Гор, было бы невозможно для людей смертных, если бы не появился некто, чья душа чутко откликалась на влияние святых небесных Сил. И таким человеком был Гермес, который познал все. Гермес видел все предметы и понимал все, что видел, и был наделен даром объяснять другим то, что он понимал... ибо то, что он открыл, он запечатлел на скрижалях и надежно их спрятал, оставив большую часть недоступной профанам, так что на поиски могли бы уйти все последующие века... И Гермес говорил так: "... А теперь я должен укрыть в хранилище рядом с тайными предметами Озириса эти священные символы космических стихий и, произнеся над ними молитвы, отправиться на небеса". Не могу я, сын мой, оставить этот рассказ незаконченным; я должна поведать тебе все, что сказал Гермес, когда укрывал в хранилище свои книги. А сказал он так: "Вы, святые книги, написанные моей смертной рукой, но пропитанные бальзамом нетленности Тем, кто властвует над всем, оставайтесь во все века невредимыми, и будьте невидимы и скрыты для всех тех, кто будет приходить на просторы этой земли, до той поры, когда состарившиеся небеса не породят созданий (которые Создатель назвал душами) достойных вас". Произнеся эту молитву над трудами рук своих, Гермес был принят в святилище вечных сфер" (78: vol. I; pp. 459-461).

Такова греко-египетская версия характера и происхождения "Священной Книги Тота". Согласно этой версии, составляющие ее книги были запечатлены "смертной рукой", но "пропитаны бальзамом нетленности" и хранятся "невредимыми во все века" в "святилище вечных сфер", принадлежащем Гермесу, чтобы "на поиски могли бы уйти все последующие века"... Следовательно, они магическим образом "вписаны" в пространство между небом и землей, достаточно близко к земле, чтобы быть досягаемыми для душ искателей на земле и пробуждать в них дух поиска своей притягательностью, но, с другой стороны, удалены достаточно далеко, чтобы ни-когда не быть постигнутыми церебральным интеллектом, т. е. чтобы он не смог завладеть ими, подвергнуть их анализу и использовать в своих целях. Происхождение "Священной Книги Тота" следует искать в "трансцеребралыюй" сфере — сфере сверхсознания. По этой причине нужно искать не в криптах, рукописях или надписях, высеченных в камне, ни даже в тайных обществах и братствах, но в "святилище вечных сфер", принадлежащем Гермесу. Нужно возвыситься над сферой церебрального интеллекта, ибо "священные книги" были написаны, согласно процитированному нами герметическому трактату, до образования мозга. Они обращаются с призывом — причем магически неотразимым — сквозь время, "сквозь все века" — выйти за пределы церебрального интеллекта и возвысить "создания, достойные их, те, которые Создатель назвал душами", до сферы, где они хранятся.

Эта сфера, этот сад "священных символов космических стихий", взращенный между землей и небом, — эти магические формулы, гностические символы и мистические огни изначального откровения, которые образуют "святилище" над церебральным интеллектом, но ниже небес, — это и есть реальность герметизма. Это настоящий стимул, сквозь все века побуждающий души людей стремиться к видению "всех вещей", а увидев эту совокупность, постичь ее, а постигнув ее, обрести силу открыть и показать ее. Совокупность вещей (ta sympanta) — это душа герметизма во все времена, "сквозь все века". Так же, как мозг есть орган практической специализации, так призыв и стремление к совокупности вещей сводится к призыву и стремлению превзойти мозг и церебральный интеллект.

Герметизм сопутствует человечеству на протяжении веков. Объясняется ли это лишь одаренностью авторов литературных памятников по герметизму? Или же цепью тайных обществ, или опять же неизменной притягательностью всего таинственного? Возможно...

Но почему же тогда герметическая литература ценится независимо от эпохи? И почему неизменно возникают тайные общества? Почему, наконец, тайна сама по себе так притягательна?

Потому, что в глубинах подсознания — которое стучится в дверь и хочет стать сознанием — присутствует "святилище вечных сфер", где хранится "Священная Книга Тота", из которой зарождаются и получают свое новое воплощение символические и герметические труды. Таким трудом является и Таро.

У Таро есть свой незримый прототип, а функцией и задачей Таро является возвышение души до этого оригинала. Вот почему оно представляет собой систему духовных упражнений. Оно дает душе направление и импульс к выходу за пределы церебрального интеллекта, чтобы проникнуть в "святилище вечных сфер", где хранятся "священные символы космических стихий".

Совокупность вещей... интуиция, превосходящая церебральный интеллект... герметизм... Но почему герметизм? Разве не к тому же стремится всякая метафизическая философия и всякая религиозная мистическая практика?

Мистическая практика религии тоже, разумеется, превосходит пределы церебрального интеллекта. Но она имеет целью достижение небес, а отнюдь не промежуточной зоны между небом и землей, где хранится изначальное откровение "небесных таинств". Святые живут светом, теплом и жизнью небес. Их жизни озарены лучами небесного света — золотыми, голубыми и белыми — и пронизаны ими насквозь.

Что до герметистов, то они призваны — сказать ли "осуждены"? — не жить ни ради дня земного, ни ради Дня небесного, но погружены в Ночь, в глубокий мрак таинства взаимоотношений между небом и землей. Мышление, объединяющее небо и землю и в равной мере присущее как всякой земной феноменальной структуре, так и всякой небесной ноуменальной сущности, есть видение и постижение совокупности вещей как способность раскрыть и показать ее.

Святые же стремятся не к космическому мышлению, не к постижению совокупности вещей, но к Божественной жизни.

А метафизики? Не стремятся ли философы-идеалисты к постижению совокупности вещей посредством мышления?

Платон, отец метафизической философии, имел опыт трансцеребрального мышления, мысли не придуманной, но увиденной. Вот почему он учил методу постепенного возвышения над церебральным интеллектом: возвышению от "мнения", т. е. возможного, к заключению, т. е. к вероятному, путем диалектических доказательств и, наконец, от вероятности заключения к достоверности непосредственного восприятия. Именно благодаря непосредственному восприятию он обрел опыт объективного, космического мышления, названного им "миром идей". Обретя опыт идей, не придуманных и не изобретенных субъективным церебральным интеллектом, но воспринятых и созерцаемых посредством ????????, Платон допустил ошибку — кстати, вполне понятную, — населяя высшие сферы духовного мира идеями, хотя не существует никакого "мира идей" как некоего обособленного мира или особой сферы. Весь мир населен только индивидуальными существами, а идеи живут и существуют только в них, через них и во взаимоотношениях между ними. Идеи безусловно реальны, но только как имманентная, а не обособленная реальность. Идеи живут только в конкретном сознании —будь то в сознании Бога, Ангельских иерархий или человека.

Но они могут быть и спроецированы вовне (или "высечены в камне", как гласит наш древний трактат), воплощены в символы или формулы и таким образом сохранены в объективном духовном мире. Весь этот процесс проекции, воплощения и сохранения идей именуется в герметизме "написанием книги". Именно о такой книге говорят слова Апокалипсиса:

"И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отныне, запечатанную семью печатями" (Откр. 1: 5).

Такова и "Священная Книга [или книги] Тота", о которой говорит Kore Kosmu.

Так вот, Платон, возвышая себя над церебральным интеллектом, повстречался со "Священной Книгой Тота", со "священными символами космических стихий", каковые "невредимо и нетленно" пребывают в "святилище вечных сфер", принадлежащем Гермесу. Будучи герметистом, он достиг своего "святилища", но будучи еще и спекулятивным философом, он не смог по достоинству оценить магический факт живого духовного памятника и дал ему толкование — впоследствии отклоненное его же учеником Аристотелем — не магическое, но "рациональное", постулируя существование "мира идей" за пределами мира явлений.

В этом заключается главная ошибка всей метафизической философии от Платона до наших дней. Она наделяет идеи самостоятельным бытием. Идеи же живут лишь в сознании индивидуумов либо потенциально присутствуют в книгах — в зримо написанных книгах, таких как Святое Писание, в незримых книгах, т. е. в живых духовных памятниках, созданных действием Божественной магии, — либо, наконец, во всем мире, который тоже представляет собой великую книгу, содержащую в потенциале идеи своего творения и предназначение, выраженное в символике фактов.

Вот чем, следовательно, отличается герметизм от религиозного мистицизма и метафизической философии. Герметизм как стремление к постижению совокупности вещей не является ни школой, ни сектой, ни сообществом. Это предназначение определенного класса или группы душ. Ибо есть души, которые не могут не стремиться к постижению "совокупности вещей", побуждаемые к этому вечной и неустанно текущей вдаль рекой мышления... Этим душам не суждено удовлетвориться преходящим; ни в юности, ни в зрелые лета, ни в старости — они не могут, не отрекшись от собственной жизни, выйти из этой бесконечной реки мышления, которая, не останавливаясь в беге, протекает от одной тьмы, ожидающей просветления, к другой — ожидающей проникновения. Таким было и таким останется и мое предназначение. И адресуя эти письма неизвестному другу, я обращаюсь к тому, кто разделяет со мной это предназначение.

Господин Профессор, простите мне это дерзкое и нескромное (если не ребяческое в ваших глазах) стремление — стремление к обретению личной уверенности относительно совокупности вещей, которую вы в своих ревностных и плодотворных трудах надеетесь обрести лишь после многовековых коллективных усилий великого цеха ученых. Но знайте по крайней мере, что я бесконечно вам благодарен, и в моем лице вы имеете неизменно прилежного ученика, преисполненного уважения и признательности, которому никогда не придет в голову чему бы то ни было вас поучать.

Господин Священник, простите мне то, что считаете человеческой гордыней, желающей проникнуть в таинства Господа вместо того, чтобы склониться перед Божественной премудростью и добротой и принять со смирением, подобающим христианину, Богооткровенные истины спасения, которых - в меру их претворения в жизнь — вполне довольно для благополучия, счастья и спасения души. И сейчас я обращаюсь к вам словно на исповеди: я не могу не стремиться к высотам, глубинам и широтам всеобъемлющей истины, к постижению совокупности вещей. Я с открытой душой и безоглядно приношу в жертву интеллект ("sacrificium intellectus"), но сколь могучую жизнь обрело от этого мышление, сколь высоко взметнулось пламя духовной жажды познания! Я знаю, что истины спасения, открытые и донесенные до нас Собором святой Церкви, и необходимы, и достаточны для опасения, нисколько не сомневаюсь в их истинности и всеми силами стараюсь претворить их в жизнь; но я не могу остановить течение реки мышления, уносящей меня к таинствам, предназначенным, возможно, только для святых — а возможно лишь для Ангелов — и уж во всяком случае я нисколько не сомневаюсь, что они предназначены существам более достойным, чем я. Дадите ли вы мне отпущение грехов, отче?

Как бы там ни было, я могу лишь повторить слова Иакова:

"Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня" (Быт. 32: 26).